Случай в коммунальной квартире

Несколько лет назад я поступил в мед. Вариант проживания в общежитии был отвергнут сразу, а так как помогали родители, и была подработка в качестве медбрата, которая приносила небольшой, но стабильный доход, то я смог позволить себе аренду комнаты в одной из немногих сохранившихся коммуналок нашего города.

Вскоре я нашёл по объявлению подходящий вариант: старушка, не по годам бойкая и предприимчивая, сдавала свою комнату, а сама проводила круглый год в деревне и появляться тут не собиралась. Соседствовать мне предстояло с семьёй отставного прапорщика, обрюзгшего мужика среднего возраста с сильно выраженным пивным брюшком и полным безразличием к окружающему миру в глазах. Его супруга, женщина подобная вулкану, такая же громкая, вспыльчивая и массивная, управляла своим безропотным мужем и их сыном. Плод любви этой пары являл собой мальчишку-лоботряса среднего школьного возраста с рыжими волосами, стрижеными под горшок. Они занимали одну большую комнату, мне же предстояло вселиться во вторую. Но в квартире была ещё и третья комната. Когда я поинтересовался, кто же живет там, то старушка объяснила, что комната принадлежит её сыну, который уже много лет находится в командировке, поэтому для беспокойства у меня не должно быть никаких причин.
С учетом того, что уходил я рано утром, а возвращался уже затемно, и мне просто нужна была комната, где можно кинуть вещи и переночевать, то всё меня устраивало, тем более хозяйка просила за аренду очень незначительные деньги. Поэтому, в тот же день, мы подписали договор, я отдал предоплату, и старушка уехала довольная сделкой. И вскоре я вселился в комнату.

***

На улице шел снег, он падал серебряными хлопьями, которые искрились в свете фонарей. Совсем недавно отшумели новогодние праздники, и город возвращался в свой привычный ритм, но сейчас улицы были пусты, и лишь конусы света изредка рассекали темные тоннели переулков.
Тем вечером я, весьма уставший, вернулся со смены, дополз до кровати и быстро вырубился.
Глубокой ночью что-то меня разбудило. Обычно я плотно закрываю шторы, поэтому единственным источником света был циферблат электронных часов, которые показывали два тридцать ночи. Но что стало причиной пробуждения? Каким-то шестым чувством я ощутил чье-то присутствие. Будто кто-то пристально тебя разглядывает, и ты не видишь кто это, но точно знаешь, что он смотрит. Я уже перевернулся на другой бок, прогоняя от себя эти иррациональные мысли, но тут же вскочил от отчетливого шуршания, исходящего от входной двери.
Вот снова! Теперь уже чуть ближе. Я приподнялся и стал вглядываться в ночную тьму сквозь пелену сна.
Анон, там действительно что-то было! Чёрное тело, похожее на огромного червя, извивалось в голубоватом свете часов. Страх парализовал меня и сковал внутренности. Я видел, как это чудовище, шурша, приближается ко мне, только оно не ползло, а перемещалось какими-то неестественными дергающимися движениями, будто это — быстро сменяющаяся последовательность фотокадров. Именно тогда я и подумал: "это же червь, так какого черта он не скользит! " И этот разрыв шаблона, Анон, привел меня в чувство. Я схватил первое, что попалось мне в руку, а это оказались старые увесистые электронные часы, и швырнул их в сторону приближающейся черной массы.
Чудовище поднялось вертикально и заорало. Вот чего я точно не ожидал, так того, что оно будет орать по-человечески. Хотя кому я вру, я вообще не ожидал увидеть у себя червя-переростка. Потом оно закопошилось, рвануло назад и несколько раз врезалось в дверной косяк. С третьей попытки этот псевдо-червь вписался в проем, и скрылся в коридоре, откуда до меня донесся звук захлопнувшейся двери.
Чтобы придти в себя, мне понадобилось несколько минут. Наконец я нашёл силы слезть с кровати, подойти к выключателю и, всё ещё дрожащими пальцами, включить свет. На полу лежал черный пластиковый пакет. Такой, который используют для мусора, литров шестьдесят или чуть более. Именно он издавал характерное шуршание при движении того существа, что проникло ко мне.
Первоначальный испуг теперь сменился яростью из-за того, что кто-то потревожил мой сон и так ловко одурачил.
Кто мог со мной сыграть эту шутку? Никто, кроме соседского мальчишки на ум не приходил. Что же, придется провести с его родителями воспитательную беседу.
Через несколько минут я громко колотил кулаком в дверь соседской комнаты. Замок щелкнул, и из приоткрытой двери, потирая глаза, на меня уставился сонный глава семейства.
— Какого черта, ваш сын лезет ко мне в комнату?!
— Он спит, — сосед всё ещё пытался сконцентрировать на мне мутный взгляд. В подтверждение его слов в дверном проеме мелькнуло сонное лицо мальчика. "Паап?", — позвал он отца. "Иди спать", — шикнул на него прапор. Он опять уставился на меня, не понимая причины столь наглого визита.
Я возвышался перед ним, красный от злости, пальцы всё ещё подрагивали от недавнего выплеска адреналина. Мне только нужен был повод, чтобы ударить в это безразличное лицо, просто потому что я стоял тут, а не спал в своей кровати.
И может быть я бы так и сделал, если бы в наступившей тишине не раздался стук. Равномерный, не сильно громкий, будто кто-то ритмично бил кулаком в стену. Удары доносились из третьей пустующей комнаты.
Маска безразличия мгновенно сменилась испугом на лице отставного военного.
Он выматерился и в одних семейниках выскочил в коридор.
— Васька, твою мать, открывай! — заорал он, безуспешно дергая ручку запертой двери, из-за которой раздавались звуки. Естественно этот громкий крик разбудил его супругу. Показалась её голова, вслед за ней могучие плечи, потом — грудь. Эта гора с трудом протиснулась в дверной проем и тут же, разбрызгивая слюну, набросилась на мужа.
— Ты чего орешь, потрох этакий? ! Вы посмотрите, всё спят, а он орет! Тебе делать больше нечего?
— Так Васька же вернулся!
— Ты что такое говоришь? Нету здеся Васьки!
— Так послушай, стучит же он опять!
Женщина прислушалась, только сейчас, когда они перестали пререкаться, стало слышно, что равномерное постукивание так же продолжается. Валькирия ойкнула и по стенке сползла на пол, где и осталась сидеть, тихо что-то приговаривая.
— Вот и всё, не будет теперь нам покоя, — разобрал я её бормотание.
Сосед ещё несколько раз дернул дверную ручку и, наконец убедившись в бессмысленности этого занятия, плюнул и расстроено прошлепал на кухню. Я понятия не имел, что тут происходит, поэтому последовал за ними в надежде получить ответы.
Прапор курил, когда я вошел, он толкнул мне пачку. Нет, я не заядлый курильщик, но события этой ночи порядком вымотали. Несколько минут мы дымили в тишине.
— Васька вернулся, — наконец произнес сосед.
— Васька?
— Да! Сын старухи.
Я понял, что речь идёт о моей арендодательнице.
— Так он же в отъезде.
— Ага, в отъезде. Был! — он смял бычок в пепельнице, — в дурке он в отъезде был. Крыша у него отъезжает иногда, — хохотнул прапор.
Он закурил вторую.
— Ты понимаешь, что он ебанутый? Просто наглухо ебанутый!
Он прислушался к равномерным ударам, доносящимся из коридора.
— Это он стучит?
— Ага, башкой об стену, — он глубоко затянулся, — теперь пока не вырубится — не успокоится.

Тук-тук-тук. Я с трудом засыпал под этот равномерный стук. Как только удавалось немного задремать, очередной удар, отдавался колоколом в голове и возвращал меня к реальности.
Наконец я окончательно провалился в сон.
Привиделось мне, что я гребу на огромной галере, и тысячи таких же прикованных к скамьям рабов равномерно тянут вёсла.
На корме этой исполинской машины восседает женщина-валькирия в поношенной ночнушке, она подобна гигантскому троллю, покинувшему своё жилище и попавшему на борт. В правой руке она держит кузнечный молот, которым выбивает ритм на корабельном барабане, таком же огромном и грубо вытесанном.
Никто на галере не знает, куда пролегает курс. Но это и не важно, пока над гладью воды разносятся равномерные звуки ударов. Судно уходит за горизонт.

***

Часы, так метко брошенные в псевдо-червя, были безвозвратно потеряны и ремонту уже не подлежали, из-за чего я проспал пары. Поэтому сразу отправился на работу во вторую смену.
И домой мне предстояло вернуться только вечером.
Уже на первом этаже до меня долетел многократно отраженный от стен подъезда крик, полный отчаяния и тоски. И чем выше я поднимался по лестнице, тем отчетливее разбирал слова.
"Снимииииите, снимиииииите её!" — протяжно повторял неизвестный. Нет, это не было похоже на обычный крик при бытовой ссоре. С такой интонацией кричит человек приговоренный к смерти, человек у которого не остаётся никакого другого выхода, кроме как голосить в пустоту. Как ты уже понял, Анон, — вопль доносился из квартиры, в которой я живу.
В коридоре бушевал буран, и стихией этой была моя соседка. Подобно вьюге, она вилась вокруг своего супруга, который присел рядом со злополучной васькиной дверью.
— Вот, ничего ты не можешь сделать. Сломай уже эту чертову дверь и заткни его, — тарахтела она, пока её муж безуспешно ковырял в замке стамеской.
— О, вот ещё один, — наконец женщина-буря заметила меня, — ты молодой, давай-давай попробуй отверточкой поддеть.
К счастью я избежал участи стать невольным медвежатником, так как дверь под весом бывшего военного хрустнула и открылась, по инерции увлекая за собой незадачливого прапора, который тут же растянулся на полу.
Женщина быстро скрылась в дверном проеме, пробежав по телу мужа, и буквально через несколько секунд до меня донеслись звуки шлепков.
Я вбежал вслед за нею и первое, что я почувствовал, — это запах засохших экскрементов и немытого тела. Моим глазам открылась почти пустая комната, пол был усеян какими-то бумагами вперемешку с остатками пищи и жизнедеятельности. В середине, свернувшись в позе эмбриона, лежал голый человек, он сжимал свою голову обоими руками и голосил. Только теперь уже его крик превратился в монотонный плач, и причина этого была очевидна — разъяренная женщина обрушила на него град ударов.
— На тебе, паскуда! Ты зачем клей украл? А? Я тебя спрашиваю, сучий сын!
Васька сжался под хлесткими оплеухами, и я вынужден был закрыть несчастного больного от взбешенной соседки.
— Принесите одеяло, нельзя оставлять его в таком виде, — выкрикнул я, потеснив неудержимую женщину-стихию.
— Ты представляешь, какой потрох, я оставила клей на кухне, а этот наркоман утащил его, — она забегала по комнате, откидывая мусор, который попадался под ноги и без конца тараторила.
— Снимите её с меня, — почувствовав, что угроза отступила, Васек опять тихонько заскулил, и только сейчас я заметил странное положение его рук, поначалу я решил, что таким образом он защищается от тумаков соседки, но оказалось, что это не так. Он будто поддерживал голову, не давая ей упасть. Я попытался аккуратно отвести его руки, но от этого бедняга только начинал громче выть. После первичного осмотра мне стало ясно, для чего он стянул соседский клей, — его ладони были намертво приклеены к ушам.
Вскоре появился прапор с одеялом, и я отвел шокированного Ваську в ванную, где ещё долго отдирал уже схватившийся клей. После этого несчастный крепко уснул на полу пустой комнаты. Стука этой ночью я не слышал.

***

Несколько дней из его комнаты не доносилось ни звука. Как будущий врач, я считал своим долгом — проведать его, но дверь оказалась плотно закрытой, несмотря на то, что замок был сломан. Может быть Ваську увезли под покровом ночи в больницу, так же как и привезли?
Нет, Анон, я не хотел брать на себя роль опекуна этого несчастного, но всё равно мне было по-человечески жалко больного и брошенного матерью Ваську.
Сосед на мои вопросы только отнекивался.
— Он всегда так — затихает на неделю, а потом выдает.
— Что выдаёт?
— Хуйню выдаёт, в кастрюлю может насрать или..
— Или что?
— Или... Я же говорю в кастрюлю может насрать! — прапор раздраженно затушил бычок и, хлопнув дверью, скрылся в своей комнате.

***

Суббота. Утром я обнаружил, что дверь в Васькину комнату открыта, а коридоре витает густой и тяжелый смрад, видимо всё это время парень не утруждал себя походами до туалета и справлял нужду там же, где и жил. Закрыв нос, я осторожно заглянул в помещение но никого не обнаружил внутри. Изгаженный пол, голые стены, ничего не изменилось с моего первого визита. Под ногами зашелестели листы бумаги, на которые я не обратил внимания в прошлый раз. Это оказался разорванный на несколько частей блокнот, исписанный размашистым трудночитаемым почерком.
"третий день сатурналий. сегодня я возвращаюсь из обители печали — несмотря на то что магистр был добр ко мне — он не смог меня избавить от её тяжести — придется это сделать самому.", — прочитал я на одном листе. На обороте этого же листа:
"третья ночь сатурналий. в моем доме гость — я перевоплощусь в могущественного повелителя червей и инициирую этого пришельца"
Черт! Неужели этот псих пишет тут обо мне? Хорошо, что я не дал ему закончить свой обряд „инициации“, что бы не скрывалось за этим термином!
Вонь в комнате стала совсем невыносимой, поэтому я собрал с пола останки блокнота и пошёл к себе, прикрыв дверь.

"четвертый день сатурналий.сложно представить и понять те муки что причиняет она мне — даже сейчас мысли штабелями укладываются друг на друга — и она становится всё тяжелее и тяжелее — силы моих ладоней не хватает чтобы оторвать её — но я видел клей у большой женщины — я украду его — я залью им свои уши чтобы не слышать мыслей — а потом приклею к ней руки и оторву её"

"восьмой день сатурналий. я долго готовился каждую ночь я вылезал на крышу — чтобы ЭТИ не видели меня — я был тих как мышь и проворен как кот — я приготовил на крыше петлю из прекрасной стальной проволки — она отрежет её как кусок масла — это будет моё новое перевоплощение! я стану Носящим главу! уже всё готово — осталось немного клея его должно хватить. Пора."
Анон, я не знал, что этот псих хочет сделать, но уже тогда мне это сильно не нравилось.
Я отложил бумаги и вернулся в его комнату. "Что же ты задумал?", — обратился я к невидимому собеседнику, оглядывая помещение. Взгляд упал на окно, за которым кружились снежинки. Раз он вылезал через оконный проем, то возможно там есть какие-то следы. Пыль на подоконнике была местами стерта, а на белой облупившейся краске проглядывали отпечатки грязных ступней — значит на него действительно вставали. Я открыл окно и выглянул, не знаю почему, но в первую очередь я ожидал увидеть Васькино тело внизу на асфальте, и каково же было моё облегчение, когда оказалось, что его там нет.
— Привет, — раздался негромкий голос сверху.
Я задрал голову и увидел Ваську. Он стоял на краю крыше ровно над соседскими окнами. Несмотря на то, что на улице было существенно ниже нуля, на нем была только грязная футболка, достающая до колен и тонкая серебристая цепочка. Кажется, он даже не взглянул на меня, просто стоял и смотрел вперёд, а потом так же в никуда сказал "Привет". Только сейчас я обратил внимание, что черты его лица — это черты, свойственные людям благородным. Прямой орлиный нос, высокий лоб, немного вьющиеся волосы, на которые нескончаемо падали и падали большие снежные хлопья. Руки его снова поддерживали голову как тогда, когда он лежал голый на полу. "Неужели он опять их приклеил?" — промелькнула у меня мысль.

— Привет, — я старался говорить очень осторожно, — можно к тебе подняться?
— В этом нет смысла — я скоро перевоплощусь, — Васька отвечал монотонным и негромким голосом.
Цепочка на его шее отразила солнечный блик, и я понял, что это тонкая металлическая струна, которая тянулась у него из-за спины и крепко обвивала шею.
Анон, именно тогда меня озарило, что он собирается делать.
— Давай я к тебе поднимусь, и мы всё обсудим.
— Зачем? Ведь время настало? — то ли у меня, то ли у себя спросил он.
— Нет, Васька. Время ещё не настало.
С таким же успехом я мог говорить с безмолвной статуей, так как он ушел в себя и, устремив взгляд перед собой, принялся ритмично покачиваться, подобно маятнику часов, отмеряющих секунды. Сколько этих секунд ещё оставалось?
Надо было действовать и действовать решительно, как можно скорее снять психа с крыши, пока он не спрыгнул. Я спустился с подоконника и быстрым шагом направился в коридор. Оставалось выйти в подъезд и пробежать несколько лестничных пролетов вверх. Но не успел я выйти на лестницу, как за моей спиной, из комнаты соседей, раздался глухой удар, а вслед за ним пронизанный ужасом женский крик переходящий в визг.
Валькирия, которая теперь превратилась в растерявшуюся напуганную уже немолодую женщину, голосила, стеклянным взглядом уставившись в окно. За стеклом, которое все-таки выдержало удар, вверх ногами висело тело Васьки. Его лодыжки были опутаны проволкой, которая содрала часть плоти, но не дала ему улететь вниз. Из шейных артерий прерывистым фонтаном выплескивалась кровь и окрашивала алым белый подоконник. Отсеченная металлической струной голова несчастного покоилась в его руках, намертво приклеенная к ладоням. Он раскачивался, и при каждом прикосновении к стеклу его губы издавали негромкий чмокающий звук, оставляя на стекле запотевшее пятно от покидающего его тела тепла.
Глаза Васьки были широко открыты, словно от сильного напряжения, и смотрели прямо на меня, будто он ещё был жив. Может быть и правду, Анон, говорят, что голова живет ещё несколько минут после отсечения. Этот взгляд и ужас самой ситуации парализовали меня так, что я остановился в середине комнаты, не в силах сделать более ни шагу.
Оцепенение, сопровождаемое воем испуганной женщины, продолжалось несколько минут, наконец она охрипла и перешла на какой-то прерывистый булькающий клекот.

На этом можно было бы и закончить историю. Ваську незаметно для всех похоронили, а я достаточно быстро съехал из этой квартиры в другую, получил квалификацию и неплохо устроился. Но даже сейчас, спустя несколько лет, я иногда неожиданно просыпаюсь посреди ночи от тихих шагов раздающихся в темной комнате. Я зажмуриваю посильнее глаза и стараюсь не дышать, пока он проходит рядом со мной. Он кладет что-то тяжелое около моего изголовья, и я слышу над ухом сопение и причмокивание. Потом я чувствую, как кровать продавливается под тяжестью тела, это он садится рядом и липкой от клея рукой проводит по моей груди, проверяя дыхание. В этот момент мысли становятся тяжелыми и, подобно железнодорожным рельсам, болезненно укладываются в голове. Надеюсь, что магистр избавит меня от её тяжести.

Персидский кот черный гладкошерстный ценится за впечатляющий экстерьер и спокойный характер. Они — идеальные компаньоны для размеренного отдыха. Не любят лишней суеты, не интересуются охотой и крайне редко мяукают. Предпочитают много лежать, со стороны наблюдая за происходящим.