Яма

Как это обычно и бывает, все началось самым безобиднейшим образом. Я решил обвинить во всем обыкновенные малосольные огурчики. Ну что может быть жуткого, опасного или хоть чуточку страшного в огурцах спросите вы? Терпение, все по порядку.

Одним пасмурным днем мне вдруг страшно захотелось свеженьких маринованных огурцов, что в огромных количествах производила моя бабушка. Взяв пакет и чудо китайской мысли – фонарик-зажигалку – я отправился в яму, как называют это место местные жильцы. Обыкновенное подвальное помещение с множеством камер для хранения всякой всячины. Раньше здесь был какой-то деревянный домишко. Его снесли, построив на этом месте многоэтажку, а подвал оставили в практических целях.  Все бы ничего, но спуск туда всегда представлял собой трудность: карабкаться по качающейся ржавой и склизкой лестнице в темноту, где нет ни единой лампочки (вот уж не знаю, почему) занятие не из приятных. Вечный холод и сырость -  как раз то, что нужно для хранения тысяч банок с огурцами, помидорами, баклажанами и прочими плодами летнего труда.

Дверь с натугой поддалась и, скрежеща давно не смазываемыми петлями отошла на сантиметров тридцать: достаточно чтобы протиснуться. Дохнуло сыростью и тлением, гнилым деревом и ржавым металлом. Фонарик высветил раскрошившиеся бетонные ступеньки и коридор, ведущий в темноту. Подойдя к спуску я некоторое время возился с лестницей, пытаясь привести ее в устойчивое положение, но тщетно. В конце концов, я плюнул на это и, едва не навернувшись, все-таки спустился к камерам хранения. Тонкий луч фонаря опасно замерцал, но, видимо, волею судеб, не погас. Двигаться приходилось почти на ощупь: густой мрак, казалось, клубился как туман, так что я видел не дальше полуметра перед собой. Считая покрытые влагой бетонные перегородки, я добрался до своей двери и, зажав в зубах фонарик, принялся возиться с насквозь проржавевшим замком. Так прошло минут пять и вдруг мои воспаленные от натуги органы чувств засекли где-то слева резкое движение. Сердце скакнуло в груди, но я списал все на нервное напряжение. Лучше бы я сразу ринулся оттуда без оглядки. Узкий лучик фонаря высветил полусгнившую деревянную дверь с узким зарешеченным окошком. На пару мгновений я замер в нерешительности, но любопытство перевесило. Я подошел вплотную и просунул фонарик в решетку: ничего, лишь абсолютная беспросветная тьма. В нос мне ударил жуткий смрад и я, брезгливо зажав нос, поспешно вернулся к своему делу. Ключ наконец повернулся и я получил доступ к желанным огурцам. Пространство в два на четыре метра было сплошь завешано полочками со всякой всячиной, здесь горел свет, и все было вполне прилично. Тихонько притворив дверь, я направился к противоположной от двери стене и принялся выбирать среди множества банок ту самую вожделенную банку с огурцами. И когда она была найдена, я чуть не обделался от страха, едва протянув руку: в отражении на мутном стекле я увидел в проеме нечто. Я даже не понял, что вижу, лишь неясный силуэт. Резко развернувшись и проглотив крик, я не обнаружил ничего. Кажется, у меня начался нервный тик, но я попытался списать все на гнетущую атмосферу.

В этот самый момент я услышал откуда-то из темноты тихий не то плач, не то стон, прозвучавший в абсолютной тишине особенно жутко. Я изо всех сил ринулся к двери в надежде одним махом захлопнуть ее, но не тут-то было. Всякий раз, спускаясь сюда, я пытался напомнить себе о том, чтобы принести дверную ручку и наконец приделать к этой чертовой двери. Да-да, у этой сраной двери вообще не было ручки с этой стороны. Единственное, за что можно было ухватиться – это полтора сантиметра замка, выдавленного перекошенным деревом. Но тогда это было моей единственной надеждой. Трясущимися от страха пальцами я уцепился за единственный выступ и захлопнул дверь, до боли напрягая мускулы. Так, не помня себя, я стоял около часа, с ужасом прислушиваясь к топанью за дверью и тихому плачу. А потом свет отключился.

Сердце судорожно билось в груди, отзываясь болью в каждой клетке. За дверью послышался тихий шорох, и я еще сильнее сжал немеющие пальцы, обливаясь холодным потом. Можно было вынуть ключ с той стороны и закрыться, но я просто стоял, будто парализованный и не смел шелохнуться. Но потом звуки стихли, и я постепенно стал оживать. Нашарив трясущейся рукой фонарик я чуть не заплакал от счастья, когда узкая полоска света ударила в потолок. В гробовом молчании я провел, кажется,  несколько часов и наконец решился. Не знаю, что меня заставило, но я тихонько приоткрыл дверь и быстро скользнул по ближайшим стенам, тут же скрывшись в спасительной кладовке. Никого. Распахнув дверь, я стремительно выбежал в коридор и в это мгновение я увидел эту тварь. Более жуткого зрелища я в жизни не видал, с тех пор я каждую ночь просыпаюсь в судорогах и не могу больше заснуть, вспоминая это создание из кошмарных снов, когда сгущается тьма. Это существо, скрюченное и передвигающееся на четвереньках, больше напоминало жертву Освенцима: пепельно-серая кожа туго обтягивала деформированные кости, с черепа свисает прядь жидких белесых волос, глаз не видно, зато огромный, несоразмерный рот, полный кривых черных зубов, исходивший какой-то бурой пеной, произвел на меня шокирующее впечатление. Сам себя не помня от охватившего мое сознание звериного ужаса, хватаясь за стены и пытаясь не смотреть назад, я бросился к выходу. Так я еще никогда не бегал. За мной была самая настоящая смерть. В свете фонарика появилась проклятая лестница и я уже каким-то уголком сознания кричал от радости, но в это время что-то ударило меня в ногу, я не почувствовал боли, но почему-то больше не смог бежать: нога подломилась. Но я все-таки достиг спасительной лестницы и одним толчком оказался на верху, тут же свалившись на пол и изо всех загребая руками, пополз к выходу. На последок я не удержался и оглянулся с тем чтобы с криком ужаса, утроив силы поползти прочь. Слепые буркала твари с ненавистью впились в меня, будто пожирая. Толкнув дверь наружу, я потерял сознание.

Как потом оказалось, тварь откусила от моей голени огромный кусок мяса, оставив на вечную память уродливый шрам. Я не мог оставить это так просто и через некоторое время, поспрашивав старожилов, я выяснил, что некогда во время войны здесь жила семья. Когда началась бомбежка, мать закрыла свою дочь в подвале и сама побежала на поиски пропавшего сына. Ее убило снарядом, а дочь оказалась погребена под обломками в подвале собственного дома и умерла. От голода.