Жесть мохнатая

Городок был маленький, сосредосточенный рядом с заводом, который работал с советских времён, но потихонечку испускал дух, словно зверь, легший умирать у водопоя - вдоль края города и впрямь протекала река. Когда я был помладше, убить время не было проблемой даже в таком скучном местечке. Сам городок казался больше, местные магазинчики, особенно книжный, представлялись кладезем всевозможных замечательных вещей, на которые у меня не было денег, каждый двор между типовыми домами был чем-то отличен от прочих, а всякая ямка в одичавшем парке на окраине легко превращалась в тайное логово заговорщиков. Теперь же я считал себя уже слишком взрослым, чтобы ковырятья с прутиками по ямкам, так что уже к вечеру первого дня почувствовал невыносимую скуку. По счастью, уже на следующее утро к нам с бабушкой заглянул мой старый товарищ - Пашка, с которым мы когда-то очень дружили, вместе выдумывая всякие детские забавы. После девятого класса Пашка ушёл из школы в местный техникум, перспектив куда-то выбраться из родного городка не видел, а потому был рад меня видеть, расспрашивал про 3D-кинотеатры, интересовался, правда ли в Макдоналдсе такие вкусные бутерброды, и прочее в том же духе. В свою очередь, у него тоже нашлась для меня новость - незадолго до моего приезда померла местная "ведьма".

"Ведьма" та была известна всему городку под прозвищем Буська. Была она настолько малоросла и тщедушна, что походила бы на маленькую девочку, если бы не сморщенная кожа рук и лица. Ходила вечно в каких-то рваных тряпках, таких грязных, будто она их из-под земли выцарапала. Местные Буську сторонились, считая её умалишённой, но агрессии к ней не проявляли, даже жалели немного "бабуську бесноватую". Вреда-то от Буськи никакого не было, попрошайничеством она, как ни странно, не промышляла, так что и её не трогали. "Ведьмой" же она прослала за ту отчёждённую манеру, с которой держалась. Буська могла появиться в любом дворе, сесть где-нибудь в кустах или под деревом, чуть поодаль от людей, и устроить себе некое подобие лагеря - собирала лежанку из мусора, разводила маленький костерок и, сидя перед ним, скромно ела что-то из большой блестящей жестяной консервной банки с давно выцветшей этикеткой. Банка эта составляла всё Буськино имущество - сколько её помнили даже самые старые жители городка, никогда Буська с этой жестянкой не расставалась. Иногда даже играла с ней, как с иные с котятами играют - можно было видеть, как она дёргает в воздухе рукой, от которой к банке тянулась какая-то лесочка, и заставляет жестянку подпрыгивать на месте. Вид у неё всегда был такой, будто привал она устроила в дремучем лесу, и нет кругом ни города, ни людей. Да и атмосфера вблизи неё становилась именно такая, таинственно-уединённая, слегка жуткая, так что к ней редко кто подходил. Гнать же её было не принято, да и сама она ни к кому не лезла и всегда тихонько уходила на другое место через какое-то время. Помню, периодически она занимала шалаши и укрытия, которые мы с Пашкой сооружали. Мы, будучи детьми, её здорово побаивались, но и гордиись тем, что ведьма ценит наши постройки, даже как-то старались обустраивать их получше с учётом того, что она в них потом жить будет.

Померла Буська довольно нелепо. Местный балбес и бездельник Витька решил обзавестись мотоциклетом. Денег у него, конечно, не было даже на старенький "ИЖ", так что он натаскал со свалки при заводе какого-то хлама и три месяца прилаживал его к старенькому велосипеду. В один прекрасный день Витька, наконец, прилюдно выкатил своё чудо техники на улицу и попрбовал прокатиться. Буська в тот момент как раз у гаражной стены сидела и с жестянкой своей возилась, по обыкновению. И надо ж было так случиться, чтобы ржавый "мотоциклет" вместе с конструктором на полной скорости врезался именно в Буськину "стоянку". В пламени загоревшегося транспортного средства погибли оба. Народ, кто из жалости, а кто и полагая, что ведьму следует земле отдать, чтобы призрак средь живых не шлялся, организовал похороны. Закопали Буськины обгорелые останки на краешке местного кладбища, поставили крестик простенький, без имени, без лет жизни, батюшка над могилой слова нужные прочитал, на том дело и кончилось.

Заняться нам с Пашкой было нечем, вот и решили сходить, поглазеть на ведьмину могилу. Прошли заросший парк, перешли через реку и по полю дошли до кладбища. Ничего интересного там не увидели. Только вот какой-то фантазёр поставил на Буськину могилу ту самую её жестянку, использовав её, как подставку для цветов. Пашка ещё посмеялся, мол, ведьмин котёл даже после смерти при ней остался. Постояли, посмотрели, да по домам разошлись. А через пару дней, по случаю солнечной погоды, решил я день в том самом парке провести. Прихватил с собой бутебродов, книжку, плеер, да дедушкин бинокль, романтики ради. Пришёл на обрыв у речки, в корнях дерева уселся, бутерброды поедаю, окрестности обозреваю. И вижу, за полем, в районе кладбища, блестит что-то. Навёл бинокль - и правда, что-то довольно большое и металлическое на солнце блестит, и как раз там, на краю кладбища, где могила Буськина. Достал мобильник, вызвонил Пашку, у реки встретились и пошли опять на кладбище. Там ждало нас зрелище не совсем обычное, хотя и не сказать, что особо пугающее. Помимо любимой Буськиной жестянки, на её могиле высилась пирамидка из консервных банок помельче. Ни этикеток, ни отмтин на них, ничего. И кому пришло в голову такую инсталляцию на ведьминой могиле устраивать? Мне как-то не по себе было, а вот Пашка прямо загорелся. Разобрал пирамидку, перещупал все банки, потряс, послушал, понюхал их даже. Очень сокрушался, что ножа с собой не захватил - вскрыть нечем. Наконец, схватил Буськин "котёл", да так и ахнул, замерев в жестянкой в руках. На мои вопросы отвечать не стал, но молча передал мне банку. Я нехотя взял её в руки и сразу же понял. что его так впечатлило. С первого взгляда, обычная жестяная банка, но, если в руки взять, становилось понятно, что она не просто из листа металла сделана. Банка была, в буквальном смысле слова, пушистой. Вся её поверхность состояла из длинных волосков металлического цвета, плотно прилегавших друг к другу, как шерсть у хорошо откормленной кошки. Внутри виднелась какая-то вязкая красно-бурая жижа. Тут уж мне стало совсем жутко, и я предложил бросить всё это здесь же, и больше на могилу к ведьме не ходить, но Пашка вцепился в мохнатую эту банку, будто приклеился к ней. В итоге, вопреки моим уговорам, утащил он её к себе в дом и на чердаке спрятал.

В следующие несколько дней мы с ним не виделись, зато он звонил и взахлёб рассказывал о том, что в маленьком частном квартале , где которых жила его семья, начали всякие странности происходить. Собаки воют, кошки бродячие все куда-то разбежались, ворон на дереьвях стало необычно много, да ещё продукты у соседей начали пропадать. Видать, совсем Пашка в городишке этом затосковал - так уж радовался новым событиям. Через неделю, правда, тон его стал чуть более серьёзным - встретившись со мной, он рассказал, что за несколько дней у всех соседей пропали собаки, даже те, которые на цепи были. Причём цепи-то как раз целёхоньки оставалась, а вот собак не было, словно испарились. На следующий вечер он мне позвонил и, запинаясь от волнения, сказал, что никто не может достучаться до их бабы Клавы, одинокой старушки из соседнего домика. Соседи решили, что старушку забрал-таки бог и собирались выламывать дверь, однако у Павла, похоже, были какие-то свои соображения на сей счёт. Всё это меня не на шутку встревожило, и, на следующий день, не дождавшись нового звонка от друга, я пошёл его проведать.

В частном квартале было угрожающе тихо, не было видно ни бродячих собак, ни кошек, во множестве населявших улицы городка. Только вороны, как и рассказывал Пашка, сидели на ветвях деревьев. Деревья, кстати, тоже были какие-то нездоровые. Несмотря на то, что лето было в разгаре, каждое дуновение ветра срывало с них листья. Людей также не было видно, но это обстоятельство я быстро объяснил тем, что в тех частных домиках, в основном, жили люди весьма пожилые, коротающие время между визитами родных взаперти, у телевизоров. Дойдя до Пашкиного дома, я поднялся на крыльцо и постучался. Мне никто не ответил. Ничего не углядев в мутных окнах, я постучал в дверь посильнее, и она неожиданно поддалась . Однако, я даже порог не успел переступить, как остолбенел от удивления и ужаса - возможно, это меня и спасло. Всё в доме было покрыто металлического цвета то ли мхом, то ли шерстью, в углах сплетавшейся в некое подобие паутины. Посреди прихожей, вытянув одну руку к двери, лежала верхняя половина человеческого тела, также соверешнно обросшая этой серебристой дрянью. На том месте, где должны были бы быть живот и ноги, стояла аккуратная пирамидка из жестяных банок. Не помня себя от ужаса, я опрометью рванул к находящемуся поблизости почтовому отделению и позвонил "02". Почему-то мне казалось, что это дело для правоохранительных органов, а не для медиков - спасать жизни было, видимо, уже слишком поздно. Я очень боялся, что мне не поверят, если я начну рассказывать про серебирстую шерсть, поэтому довольно бессвязно пытался объяснить происходящее без упоминания деталей. Дежурный, принявший мой звонок, тем не менее, уяснил, что были убиты люди, и пообещал прислать помощь, а мне сказал отправляться домой и ждать, пока со мной не захотят поговорить.

Той же ночью весь частный квартал сгорел дотла, якобы, по причине утечки газа. Следователь, приходивший ко мне, внимательно, не перебивая, выслушал мою историю, со всеми подробностями, записал всё и сказал мне, чтобы я не перенапрягался и не становился жертвой собственной впечатлительности. По его словам, семья моего друга отравилась газом, а мне от шока невесть что померещилось. Ещё, мол, хорошо, что сам успел убраться, не отравился и в пожар не попал. Больше меня никто не беспокоил. Через пару дней я уехал оттуда и с тех пор больше не возвращался. Бабушка иногда звонит нам по телефону и рассказывает странные вещи. Будто бы кладбище при городке вдруг очень расширилось. Теперь там чуть ли не со всей области покойников хоронят, и непонятно, почему так, но все погребальные конторы направляют клиентов туда. И это при том, что вокруг кладбища теперь бродят орды бездомных бродяг. Никто не знает, что они там делают, чем питаются и куда потом пропадают - одни сменяют других. Но в округе, и в лесу, и в поле, стали находить удивительно много пустых консервных банок.