Колыбельная

Зачем, ну зачем я сюда пришел, знал-же что всё так и выйдет!
Тени за спиной пляшут в безумном танце, потревоженные неверным огнем свечи в моих руках.
Такое странное чувство, необычное для места в котором я оказался. Чувство умиротворения и разливающейся по телу сладостной ленивой дремоты. Я должен кричать, должен вопить от страха и бежать сломя голову как можно дальше отсюда, а вместо этого я, с дурацкой свечой в руках, пробираюсь темным коридором всё дальше и дальше вглубь проклятого дома.
Высокая арка дверей показалась мне пастью, проглотившей меня, когда массивные деревянные створки гостеприимно отворились без скрипа, впуская меня в святая святых. Так-же бесшумно они захлопнулись за моей спиной, будто отрезая меня от внешнего мира.
Проклятье! Я же приходил сюда с новеньким фонарем и целой кучей батареек, так откуда взялась эта проклятая свеча?! Не помню... Иду мимо древних картин и антикварной мебели.
Века шли, время летело, а дом стоял, надменно возвышаясь над суетливым городом. Дом был старым, дом был похож на мудрого старика, с высоты своих лет и опыта, поглядывающего на глупых детишек. Никто во всем мире не знал, когда и кем этот дом был построен, с какой целью, кто в нем жил, и жил ли когда-нибудь. Дом смотрел на город узкими бойницами стрельчатых окон и в этом взгляде была мудрость тысячелетий. И голод. Зверский голод узника Бастилии, томящегося в цепях.
Сколько я уже иду? Коридор явно длиннее, чем позволяют размеры дома. Горячий воск капает на руку, заставляя болезненно поморщиться.
Любопытство сгубило немало душ, пока люди не поняли, что от дома лучше держаться подальше. Все, за кем закрывались его двери, пропали. Кроме того все те жалкие попытки снести дом кончались быстро и трагично. Поэтому люди сделали единственное, что им оставались. Они предпочли не замечать его.
Иду. Иду, не услышав, как что-то бесшумно упало с потолка, откуда наблюдало за мной вот уже не один десяток минут, и теперь крадется позади. Теперь по стене. Снова перебралось на потолок и следует за мной, сверля спину голодным взглядом. Иду и жду, когда на плечо опустится костистая рука и затылок обожжет ледяное дыхание.
Наверное и мне суждено стать жертвой своего неуемного любопытства. Кажется коридор уходит на многие километры вперед. А ноги с каждым шагом слушаются всё хуже и хуже. Несмотря на абсурдность ситуации меня клонит в сон, хочется свернуться клубочком под первым попавшимся шедевром искусства, что никогда не увидят свет, и уснуть беззаботным сном младенца. Дом будто нашептывает мне колыбельную сотней и одним голосом.
Иду дальше, не увидев, как одна из многочисленных дверей приоткрылась и в проеме промелькнул детский силуэт. Не увидев, что это мальчик, одетый в костюм эпохи возрождения. Мальчик, чья белая кружевная сорочка пропиталась кровью из его разорванного горла. Иду, не увидев, как его губы растянулись в улыбке, обнажая два ряда острых желтых клыков.
Когда-же кончится проклятый коридор! Я так устал, и так хочется спать. Впервые в жизни я вознес хвалу господу, наградившему меня бессонницей. Что-то подсказывает мне, что уснув в этом доме, я больше не проснусь. Ну уж нет! Полный мрачной решимости идти хоть до края света борюсь со сном.
Огонек свечи трепещет и я чувствую дуновение легкого ветерка. Неужели! Неужели я вижу впереди дверь, завершающую мое безумное путешествие. Молясь, чтобы она была открыта, дергаю за ручку и обнаруживаю себя на заднем дворе. Да! Я победил! Вот так! Чертов дом, впервые тебе попадается человек с хронической бессонницей, ха!
Иду по узкой улице домой, желая только одного - свалиться в свою теплую кровать и проспать два дня. Вечерние сумерки мягко опускаются на город, пеленая меня в своей мирной безмятежности.
Еще одна капля раскаленного воска обжигает ладонь. Почему я всё еще держу в руках эту глупую свечу? Не важно. Главное добраться до дома и лечь спать. Прохожу мимо женщины с коляской, в которой плачет голодный младенец.
Иду, не заметив, как она оборачивается мне в след. Не заметив, что ребенок в коляске давно мертвый, посиневший, но его глаза горят голодным огнем. Иду, не обращая внимания на шепот колыбельной в ушах.
Все, за кем закрывались двери дома, пропали. Все.